Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Страница 73

– А мне так не удалось посмотреть на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, – сказал тот же служитель, – я был в отлучке, как он стоял у нас в лавре. Что, брат Суета, правда ли, что он молодец собою?

– Как бы тебе сказать?.. Росту не очень большого и в плечах узенек, – отвечал Суета, кинув гордый взор на собственные свои богатырские плеча, – но зато куда благообразен собою!.. А что за взгляд! Ах ты господи боже мой!.. Поверите ль, ребята? как я к нему подходил, гляжу: кой прах! мужичонок небольшой – ну, вот не больше тебя, – прибавил Суета, показывая на одного молодого парня среднего роста, – а как он выступил вперед да взглянул, так мне показалось, что он целой головой меня выше! Вы знаете, товарищи, я детина не робкий и силка есть, а если б пришлось мне на ратном поле схватиться с князем Пожарским, так, что греха таить, не побожусь, статься может, и я бы сбердил.

– Что ты, Суета? помилуй!.. Ты для почину целый полк ляхов один остановил и человек двадцать супостатов перекрошил своим бердышом, так статочное ли дело, чтобы ты сробел одного человека?

– Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода – за себя постоит!

– А что слышно о поляках?

– Вестимо что: одни сидят в Кремле да выглядывают из-за стен как сычи; а другие с гетманом Хоткевичем, как говорят, близехонько от Москвы.

– Так, стало быть, скоро большая схватка будет?

– Видно, что так. Жаль только, что наша сила поубавилась: изменник Заруцкий ушел в Коломну, да и князя Трубецкого войско-то не больно надежно: такой сброд!.. Они ж, говорят, осерчали за то, что нижегородцы не пошли к ним в таборы; а по мне, так дело и сделали: что им якшаться с этими разбойниками? Вся понизовская сила, что пришла с князем Пожарским, истинно христолюбивое войско!.. не налюбуешься! А как посмотришь на дружины князя Трубецкого, так бежал бы прочь без оглядки: только и думают, как бы где понажиться да ограбить кого бы ни было, чужих или своих, все равно. Есть, правда, и у них ребята знатные, да сволочи-то много.

– А не попадались ли тебе на московской дороге шиши? Говорят, они везде шатаются.

– Как же! они и меня останавливали верстах в тридцати отсюда; но лишь только я вымолвил, что еду из Троицы к князю Пожарскому, тотчас отпустили да еще на дорогу стаканчик вина поднесли.

– Вот что! Так они не вовсе разбойники?

– Какие разбойники!.. Правда, их держит в руках какой-то приходский священник села Кудинова, отец Еремей: без его благословенья они никого не тронут; а он, дай бог ему здоровье! стоит в том: режь как хочешь поляков и русских изменников, а православных не тронь!.. Да что там такое? Посмотрите-ка, что это Мартьяш уставился?.. Глаз не спускает с ростовской дороги.

– А кто его знает! – отвечал один из служителей. – Мы слушаем твои рассказы, а он ведь глух, так, может статься, от безделья по сторонам глазеет.

– Нет, брат Данило! – сказал Суета. – Не говори, он даром смотреть не станет: подлинно господь умудряет юродивых! Мартьяш глух и нем, а кто лучше его справлял службу, когда мы бились с поляками? Бывало, как он стоит сторожем, так и думушки не думаешь, спи себе вдоволь: муха не прокрадется.

Вдруг Мартьяш вскочил, схватил за руку Суету и, заставив его встать, показал пальцем на ростовскую дорогу.

– Ну так и есть! – вскричал Суета. – Видите ли, ребята?..

– Да, – сказал Данило, – по большой дороге едут казаки. Пойти сказать старшинам.

– Постой, вот они никак все выехали из-за рощи… Да их навряд будет человек тридцать: из чего делать тревогу?

– А если это только передовые? – сказал один из служителей.

– И, нет! – продолжал Суета. – Там дальше никого не видно. Видите ли? Мартьяш уселся опять на прежнее место и вовсе на них не смотрит, так, верно, уж опасаться нечего: какие-нибудь проезжие или богомольцы.

– Да так и должно быть, – сказал Данило. – Посмотрите, впереди казаков едет какой-то боярин… Вот сняли шапки и молятся на соборы… Видно, какой-нибудь понизовский дворянин едет к нам на богомолье.

Читатели наши, без сомнения, уже догадались, что боярин, едущий в сопровождении казаков, был Юрий Дмитрич Милославский. Когда они доехали до святых ворот, то Кирша, спеша возвратиться под Москву, попросил Юрия отслужить за него молебен преподобному Сергию и, подаря ему коня, отбитого у польского наездника, и литовскую богатую саблю, отправился далее по московской дороге. Милославский, подойдя к монастырским служителям, спросил: может ли он видеть архимандрита?

– Вряд ли, боярин, – отвечал Суета, – я сейчас был у него в палатах: он что-то прихворнул и лежит в постели; а если у тебя есть какое дело, то можешь переговорить с отцом келарем.

– Авраамием Палицыным?

– Да, боярин; он вчера приехал из-под Москвы и нынче же после трапезы опять туда едет.

– Не может ли кто-нибудь из вас проводить меня в его келью?

– Пожалуй, я провожу, – сказал Суета. – А ты, брат, – продолжал он, обращаясь к Алексею, – отведи коней в гостиницу.

– А где бы достать чего-нибудь перекусить, любезный? – спросил Алексей.

– Уж там тебя накормят; благодаря бога из Сергиевской лавры ни один еще богомолец голодный не уходил.

Юрий, идя вслед за Суетою, заметил, что и внутри монастыря большая часть строений была повреждена и хотя множество рабочих людей занято было поправкою оных, но на каждом шагу встречались следы опустошения и долговременной осады, выдержанной обителью.