Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Страница 41

К оглавлению

– А что бы ты хотел для первой радости, – продолжал запорожец, – внука или внучку?

– Вестимо, внука! Девка – товар продажный: не успеет подрасти, ан, глядишь, и сбывай с рук.

– А я, прошу не погневаться, – сказал дьяк, – хочу не внука, а внучку.

– А почему так? – спросил хозяин.

– Да так! Скоро ли от внука-то детей дождешься? Дедом быть весело, а прадедом еще веселее.

– Не успел дочери выдать, да уж о правнуках думаешь! Пустое, сват: дай господи внука!

– Пошли господи внучку!

– Так не будет же по-твоему!

– Ан будет! и если святые угодники услышат грешные мои молитвы…

– Послушайте, господа честные, – перервал Кирша, – ну, если я услужу вам обоим?

– Как так? – спросили вместе дьяк и приказчик.

– А вот как: если я захочу, то молодая родит двойни – мальчика и девочку.

– То-то бы знатно! – вскричал приказчик. – Я стал бы лелеять внука…

– А я нянчить внучку! – примолвил дьяк. – Да не издеваешься ли ты над нами?

– Право, нет! Послушай, хозяин, – продолжал Кирша вполголоса, – припаси мне завтра крупичатой муки да сотового меду, я изготовлю пирожок, и как молодые его покушают, то чрез девять месяцев ты с внуком, а он с внучкою.

– Неужто в самом деле? – вскричал приказчик.

– Уж я вам говорю. Припасите две зыбки да приискивайте имена для новорожденных.

– Я назову внука Тимофеем, в честь боярина, – сказал приказчик.

– А я внучку – Анастасией, в честь боярышни, – примолвил дьяк.

– Так за здравие Тимофея и Анастасьи! – возгласил торжественно Кирша, приподняв кверху огромный ковш с брагою. – Многие лета!

– Многие лета! – воскликнули все гости.

– Ах ты родимый! – сказал приказчик, обнимая запорожца. – Чем не отслужить тебе? Послушай-ка: если я к трем боярским корабленикам прибавлю своих два… три… ну, куда ни шло!.. четыре алтына…

– Нет, хозяин, не такое дело: за это мне денег брать не велено; а если хочешь меня потешить, так не пожалей завтра за обедом романеи.

– И вишневки, и романеи, и фряжского вина… и что твоей душеньке угодно будет!

– Ой ли так? Ладно же, хозяин, – по рукам!

– По рукам, любезный! Постой-ка: вот, кажется, и Вихря привели… Что за конь!

Кирша и все гости встали из-за стола и вышли вслед за хозяином на улицу. Два конюха с трудом держали под уздцы вороного жеребца. Он был среднего роста, но весьма красив собою: волнистая грива, блестя как полированный агат, опускалась струями с его лебединой шеи; он храпел, взрывал копытом землю, и кровавые глаза его сверкали, как раскаленное железо. При первом взгляде на борзого коня Кирша вскрикнул от удивления; забилось сердце молодецкое в груди удалого казака; он забыл на несколько минут все свои намерения, Милославского, самого себя, – и в немом восторге, почти с подобострастием смотрел на Вихря, который, как будто бы чувствуя присутствие знатока, рисовался, плясал и, казалось, хотел совсем отделиться от земли.

– Ну, что? – спросил приказчик, – не правду ли я тебе говорил? Смотреть любо, знатный конь!.. А на что он годится?

– Почему знать, хозяин? Мы и не таких зверей умучивали, и если б ты дозволил мне дать на нем концов десяток вдоль этой улицы, так, может статься…

– Нет, любезный, помни уговор.

– Да чего ты боишься?

– Как чего? Бог весть, что у тебя на уме. Как вздумаешь дать тягу, так куда мне будет деваться от боярина?

– Тьфу пропасть! Да на кой черт мне тебя обманывать? Ведь послезавтра я волен ехать куда хочу?

– То дело другое, приятель! Послезавтра, пожалуй, я сам тебя подсажу, а теперь – ни, ни!..

– Ну, хозяин! ты не хочешь меня потешить, так не погневайся, если и я тебя тешить не стану.

– Эх, любезный! и рад бы радостью, да рассуди сам… Как ты думаешь, сват? – продолжал приказчик, обращаясь к дьяку, – дать ли ему промять Вихря, или нет?

– Как ты, Фома Кондратьич, а я мыслю так: когда тебе наказано быть при нем неотлучно, то довлеет хранить его как зеницу ока, со всякою опасностию, дабы не подвергнуть себя гневу и опале боярской.

– Ну вот, слышишь, что говорят умные люди? Нельзя, любезный!

– Я вижу, господин дьяк, – сказал Кирша, – ты уж раздумал и в прадеды не хочешь; а жаль, была бы внучка!

– Я ничего не говорю, – возразил дьяк, – видит бог, ничего! Как хочет сват.

– И я дурак! – продолжал Кирша, – есть о чем просить! Не нынче, так послезавтра, а я все-таки с конем, и вы все-таки без внучат.

– Как так? Помилуй! – вскричали приказчик и дьяк.

– Да так! Пословицу знаете? «Как аукнется, так и откликнется!..» Пойдемте назад в избу!

– Не троньте его, – сказал вполголоса один из конюхов. – Вишь, какой выскочка! Не хуже его пытались усидеть на Вихре, да летали же вверх ногами. Пускай сядет: я вам порукою – не ускачет из села.

– Да, да, – примолвил другой конюх, – видали мы хватов почище его! Мигнуть не успеете, как он хватится оземь, лишь ноги загремят!

– Добро, так и быть, любезный! – сказал приказчик Кирше, – если уж ты непременно хочешь… Да что тебе загорелось?

– Бегите, ребята, – шепнул дьяк двум крестьянским парням, – ты на тот конец, а ты на этот; покараульте да приприте хорошенько околицу.

– Ох, сват! – сказал приказчик, – недаром у меня сердце замирает! Ну, если… упаси господи!.. Нет! – продолжал он решительным голосом, схватив Киршу за руку, – воля твоя, сердись или нет, а я тебя не пускаю! Как ускачешь из села…

– Право! А золотые-то боярские корабленики? Небось вам оставлю? Вот дурака нашли!

– А что ты думаешь, сват? – продолжал приказчик, убежденный этим последним доказательством. – В самом деле, черт ли велит ему бросить задаром три корабленика?.. Ну, ну, быть так: оседлайте коня.