Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Страница 3

Фон не должен был рассредоточивать читательского интереса и мешать увлекательности чтения. Но как совместить «занимательность для любопытства» с «археологией»? Для этого, по утверждению В. Скотта, необходимо было «изложить избранную вами тему языком и в манере той эпохи, в какую вы живете», то есть «переложить старые нравы на язык современности». Такое «переложение» не представляло намеренной модернизации исторической действительности, – это был род стилизации, необходимый художественный прием, действенный потому, что «важнейшие человеческие страсти», с точки зрения романиста первой трети XIX столетия, «общи для всех сословий, состояний, стран и эпох». «Сухая археология» могла только констатировать различия эпох, роман же обнаруживал общность страстей людей разных времен, увлекая и заинтересовывая читателя не только изображением «старины» или интригующим сюжетом, но и характерами героев.

За незнакомым бытом, костюмами, навыками и привычками читатель романа Загоскина должен был видеть не только то особенное, что отличает людей прошлого от людей настоящего, но и общее, что сближает их – те же русские чувства, которые, с точки зрения писателя, не менее значимы и в «настоящее время»: любовь к отечеству, благочестие, любовь к ближнему и т д.

Воскрешение быта прошедших столетий, воссоздание страстей и чувств обыкновенного человека прошлого, воплощенного в вымышленном герое, исторический фон – все это давало возможность показывать историю «домашним образом», как говорил А. С. Пушкин, вмещая «романическое происшествие» в «раму обширнейшего происшествия исторического». Особенное значение приобретала история «старых нравов», и прежде всего нравов народа. Духовная жизнь нации, начиная с произведений В. Скотта, стала неотъемлемым компонентом исторического романа.

В России 20-х годов XIX столетия зачитывались романами В. Скотта. Так, П. А. Вяземский писал о «лихорадке любопытства, тоски, жадности, увлекательности», которая «обдает читателя Вальтера Скотта, единственно умеющего сливать в своих романах историю поэтическую и поэзию историческую эпопеи, деятельность драмы то трагической, то комической, наблюдательность нравоучителя, орлиный взгляд в сердце человеческое со всеми очарованиями романического вымысла. Может быть, Вальтер Скотт – превосходнейший писатель всех народов и всех веков».

Последователи у В. Скотта появились в 1820-е годы «во всех просвещенных нациях»: «Успех знаменитого шотландского романиста породил соревнование…: везде явились ему подражатели, более или менее счастливые… у нас одних доселе видны были только попытки, только начинания в романах исторического рода, несмотря на богатство русских летописей в предметах и обстоятельствах истинно романических. Наконец, г. Загоскин… вполне заменил сей недостаток в нашей литературе». В том, что Загоскин напишет нечто «в роде В. Скоттовом», почти не сомневались и желали «посмотреть, как будет он соперничать с патриархом исторических романов».

Слова соревнование и соперничать не случайно возникли в первых рецензиях на «Юрия Милославского». Идея состязания с «образцовым» автором была значима не только в XVII-XVIII веках. Правила такого соперничества требовали выполнения определенных жанровых условий. Для Загоскина это были условия исторического романа вальтер-скоттовского типа. В центре произведения – действия обыкновенных людей избранной для повествования эпохи, вымышленных персонажей; исторические лица и события – на втором плане; «автор… старается характеризовать целый народ, его дух, обычаи и нравы в эпоху, взятую им в основание его романа». В «Юрии Милославском» можно встретить многие ситуации произведений В. Скотта, ставшие сюжетообразующими моментами исторического романа. Изображение пира в феодальном замке (у Загоскина в хоромах боярина Кручины-Шалонского), ссора на постоялом дворе (Юрия с паном Копычинским), встреча героя с незнакомцем, оказывающим впоследствии ряд услуг (встреча с Киршей), нападение разбойников, пленение героя, заточение его в подземелье, подслушанный разговор, дающий возможность предупредить замыслы тайных врагов, – схожие ситуации можно найти в таких романах В. Скотта, как «Уэверли, или Шестьдесят лет назад», «Легенда о Монтрозе», «Айвенго», «Квентин Дорвард». «Юрий Милославский» воспринимался современниками именно на фоне произведений Вальтера Скотта. Так, Пушкин не случайно начал свою рецензию с разговора о подражателях В. Скотта. А. А. Бестужев (Марлинский) отмечал, что главный герой романа – «метампсихоза Вальтер Скоттова Веверлея». О подражании В. Скотту писали как о немаловажном достоинстве русского романиста: «Замечаем еще с удовольствием, что сие сочинение („Юрий Милославский“. – А. П.) в ходе своем и в расположении картин есть подражание романам знаменитого шотландца». Говорили критики и о родстве «Юрия Милославского» с произведениями американского «соревнователя» В. Скотта – Фенимора Купера, из которых наиболее известен был в России тех лет роман «Шпион».

Однако подражание превратилось бы в плагиат, не достойный внимания, если бы не было в «Юрии Милославском» оригинального сцепления «вальтер-скоттовых» и «куперовых» сюжетных ходов, умелой беллетризации повествования и национального содержания: русской истории и «археологии», русских характеров, «русской» идеи произведения.

Народ в романе Загоскина представляет собою не просто фон действия. Герои из народа – не менее первостепенны для Загоскина (так же, как и для В. Скотта), чем персонажи из высших сословий. На действиях одного из «народных» героев – Кирши – фактически зиждется вся острота сюжета «Юрия Милославского». Внимание к народной жизни в историческом романе обусловлено тем, что народное в начале XIX века ассоциировалось с историческим. По распространенному мнению, простой народ, в отличие от образованных сословий («полуевропейцев», с которыми «народ разрознен» и которые сделались «чужие между своими»), сохранял на протяжении столетий в своем жизненном укладе исконно русские начала. Еще Карамзин в конце XVIII века утверждал, что одни только «трудолюбивые поселяне… среди всех изменений и личин представляют нам еще истинную русскую физиогномию». И народное, и историческое в равной мере подвержены были идеализации в противопоставлении «полуевропейскому», светскому образу жизни высшего сословия. Такой идеализацией всего «истинно русского» проникнут и роман Загоскина. Современники говорили, что выказываемая писателем «любовь к отечеству» и ко всему, носящему «имя русского», «находит себе приветный отзыв в душе читателя русского»; что «Загоскин понял… своею русскою душою… что настоящий русский народный роман, как картина русской народной жизни, необходимо должен быть романом патриотическим» и что «Загоскин первый угадал тайну писать русских с натуры»; что «Юрий Милославский» «отличается необыкновенным искусством в изображении быта наших предков, когда этот быт сходен с нынешним, и проникнут необыкновенною теплотою чувства».