Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Страница 27

В числе гостей была одна пожилая сенная девушка, которая, пошептав с хозяином, обратилась к Кудимычу и спросила его: не может ли он пособить ее горю?

– Неравно горе, матушка Татьяна Ивановна! – отвечал Кудимыч, которого несколько чарок вина развеселили порядком. – Если ты попросишь, чтоб я убавил тебе годков пяток, так воля твоя – не могу.

– Вот еще что вздумал! – сказала сенная девушка с досадою. – Разве я перестарок какой! Не о том речь, Кудимыч; на боярском дворе сделалась пропажа.

– Уж не коня ли свели?

– Нет, красна пропали. Вчера я сама их видела: они белились на боярском огороде, а сегодня сгинули да пропали. Ночью была погода, так и следу не осталось: не знаем, на кого подумать.

– Что, видно, без меня дело не обойдется?

– То-то и есть, Архип Кудимович: выкупи из беды, родимый! Ведь я за них в ответе.

– Пожалуй, я не прочь!.. Иль нет: пускай на мировой вся честь Григорьевне. Ну-ка, родная, покажи свою удаль!

– Смею ли я при тебе, Архип Кудимович! – отвечала смиренно Григорьевна.

– Полно ломаться-то, голубушка! я уж поработал, теперь очередь за тобою.

– Ну, если ты велишь, родимый, так делать нечего. Подайте мне ковш воды.

При самом начале этого разговора глубокая тишина распространилась по всей избе: говоруны замолкли, дружки унялись потчевать, голодные перестали есть; один Кирша, не обращая ни малейшего внимания на колдуна и колдунью, ел и пил по-прежнему. Григорьевне подали ковшик с водой. Пошептав над ним несколько минут, она начала пристально смотреть на поверхность воды.

– Ах, батюшки-светы! – сказала она, наконец, покачав головою. – Кто бы мог подумать!.. Мужик богатый, семейный, а пустился на такое дело!..

– Кого ж ты видишь? – спросил с нетерпением приказчик. – Говори!

– Нет, батюшка, не могу: жаль вымолвить. На вот, смотри сам.

– Я ничего не вижу, – сказал приказчик, посмотрев на воду.

– А видишь ли ты, где боярские красна? – спросила сенная девушка.

– Вижу, – отвечала Григорьевна, – они в овине, на гумне у Федьки Хомяка.

– Так это он? – вскричал приказчик. – Тем лучше! Я уж давно до него добираюсь. Терпеть не могу этого буяна; сущий разбойник, и перед моим писарем шапки не ломает!.. Эй, ребята, сбегай кто-нибудь на гумно к Хомяку!

Один из дружек вышел поспешно из избы.

– Ну, Григорьевна! я не ожидал от тебя такой прыти, – сказал Кудимыч, – хоть бы мне, так впору. Точно, точно! – прибавил он, посмотрев в ковш с водою, – красна украл Федька Хомяк, и они теперь у него запрятаны в овине.

– Вы лжете оба! – закричал громовым голосом Кирша. Кудимыч вздрогнул, Григорьевна побледнела, и все взоры обратились на запорожца. – Я вас выучу колдовать, негодные! – продолжал Кирша. – Вы говорите, что красна в овине у Федьки Хомяка?

– Ну да, – сказал Кудимыч, оправясь от первого замешательства. – Что ты, лучше моего, что ль, это знаешь?

– Видно, лучше. Их там нет.

– Как нет? – вскричала Григорьевна.

– Да, голубушка! – отвечал спокойно Кирша. – Не за свое ремесло ты принялася, да и за выучку больно дешево платишь. Нет, тетка, одним штофом наливки и пирогом не отделаешься.

От этих неожиданных слов Кудимыч и Григорьевна едва усидели на лавке; их страх удвоился, когда вошедший дружка объявил, что не нашел красен в показанном месте.

– Да где ж они? – спросила торопливо сенная девушка.

– Небось найдутся, – сказал Кирша. – Пошлите кого-нибудь разрыть снег на задах, подле самой часовни.

Несколько гостей, не ожидая приказания, побежали вон из избы.

– Послушай, господин приказчик, – продолжал Кирша, – не греши на Федьку Хомяка: он ни в чем не виноват. Не правда ли, Кудимыч?.. Ну, что ты молчишь? Ты знаешь, что не он украл красна.

Несчастный колдун сидел неподвижно, как истукан, поглядывал с ужасом на Киршу и не мог выговорить ни слова.

– Эге, брат! так ты вздумал отмалчиваться! – закричал запорожец. – Да вот постой, любезный, я тебе язычок развяжу! Подайте-ка мне решето да кочан капусты; у меня и сам вор заговорит!

Кудимыч затрясся, как осиновый лист.

– Помилуй! – прошептал он трепещущим голосом. – Твой верх – покоряюсь!

– Что, брат, жутко пришло!

– Не губи меня, окаянного!

– А ты разве не хотел погубить Федьку Хомяка? Нет, нет… давайте решето!

– Пусти душу на покаяние! – продолжал Кудимыч, повалясь в ноги запорожцу. – Не зарежь без ножа! Да кланяйся, дура! – шепнул он Григорьевне, которая также упала на колена перед Киршею.

– И слушать не хочу! – отвечал запорожец. – Нет вам милости, негодные! Ну, что ж стали? подавайте кочан капусты!

– Помилуй! – завопил Кудимыч. – Зарок тебе даю, родимый, – век не стану колдовать.

– Полно, не будешь ли?

– Видит бог, не буду!

– И других не станешь учить?

– Не стану, батюшка!

– Ну, так и быть! пусть на свадьбе никто не горюет. Бог тебя простит, только вперед не за свое дело не берись и знай, хоть меня здесь и не будет, а если я проведаю, что ты опять ворожишь, то у тебя тот же час язык отымется.

В продолжение этой странной сцены удивление присутствующих дошло до высочайшей степени: они видели ужас Кудимыча, но никто не понимал настоящей его причины.

– Что это значит? – спросил, наконец, дьяк приказчика.

– Как что! разве не видишь, что дока на доку нашел.

– Вот что! Ну Фома Кондратьич! мудрен этот прохожий. Смотри-ка, смотри! Вон и холст несут.

Сенная девушка с радостным криком схватила холст, который внесли в избу.

– Слава тебе господи! – сказала она, осмотрев все куски. – Целехонек!.. Побегу к Власьевне и обрадую ее; а то мы не знали, как и доложить об этом боярину.